— Верю, — вполголоса ответила Мирра. — Я это в тебе и люблю. Только мне всегда за тебя как-то страшно.

— Ну что там!

Гуля нашла в темноте руку Мирры с тонкими, хрупкими и в то же время сильными пальцами и погладила её.

— Не бойся, Миррушка. Всё будет чу́дно. У нас впереди замечательная жизнь. Недаром мы родились в такое время и в такой стране.

В маленькое чердачное окошко заглянула луна и точно снегом покрыла рыхлые и пушистые охапки сена.

Девушки невольно подняли головы.

— Как хорошо! — сказали они разом.

Обе засмеялись этому совпадению мыслей и слов.

— Пойдём побродим, — предложила Гуля.

— А я только что хотела тебе это предложить!

Они ощупью разыскали в сене свои туфли и, надев их на босу ногу, осторожно спустились с чердака в сад.

Тёмное небо было битком набито звёздами, а луна как будто сидела на верхушке чёрного тополя.

Мирра долго смотрела вверх, приставив к глазам очки и закинув назад голову.

— Видишь, — сказала она, — это Кассиопея, такое созвездие… Если бы не музыка, я бы непременно стала астрономом. Но мне выбирать не приходится, у меня одна дорога.

— Это тоже счастье! — согласилась Гуля.

Мирра кивнула головой.

Невольно притихшие, вслушиваясь в звон ночных насекомых, они пошли по дорожке, перерезанной лунными полосами и чёрными тенями деревьев.

— Мирра! — вдруг негромко позвала Гуля. — Ты слышишь меня?

Мирра вздрогнула и повернула к ней побледневшее от луны лицо.

— Что, Гуленька?

— Не знаю, как и сказать тебе… — начала Гуля, нахмурившись. — Это очень, очень серьёзно.

Она перевела дыхание и сломала ветку, которую держала в руках.

— Понимаешь, мне кажется, я люблю одного человека… Да нет, не кажется! Я так люблю его, что мне и страшно, и весело, и даже больно как-то… Я знаю, это уж не пройдёт. Это навсегда.

Мирра нежным движением своих лёгких пальцев погладила её руку.

— Кто же он, Гуленька? — спросила она шёпотом.

Гуля помолчала минутку.

— Пока не скажу. Ты не сердись на меня. Мне почему-то трудно назвать его сейчас по имени. Понимаешь? Ведь до сих пор об этом знали только я да он. И мне ещё немножко жалко совсем расставаться со своей тайной… Лучше когда-нибудь я приведу его к тебе. Ты, наверно, сразу узнаешь, что это он. Только, пожалуйста, сделай вид, что не узнала. И сейчас не спрашивай меня ни о чём. Хорошо?

— Как хочешь, — сказала Мирра. — Я так рада за тебя, так рада!..

Они долго ещё ходили по лунным дорожкам, по сверкающей от росы траве, счастливые и благодарные друг другу.

Мирра чувствовала себя гордой оттого, что именно ей первой доверена такая милая, такая драгоценная тайна.

А Гуля думала, поглядывая сбоку на Мирру, что на всём свете нет человека с более умным и чутким сердцем.

На рассвете

День за днём, месяц за месяцем пробежал ещё один год. Настал июнь сорок первого года.

По ночам шли тёплые проливные дожди. Днём ярко синело небо. Пахло свежей листвой каштанов и розами. Розы продавались на каждом углу — красные, белые. Цветочные корзины стояли прямо на тротуарах. По всему Киеву были расклеены огромные афиши:

В воскресенье 22 июня

СОСТОИТСЯ ОТКРЫТИЕ СТАДИОНА

Гуля перешла на второй курс Гидромелиоративного института. Она была уже замужем за тем самым хлопцем, который так замечательно рассказывал ей о пустынях. Это его — Сергея, Серёженьку, Серьгу — не хотела она назвать в ту памятную лунную ночь, когда они вдвоём с Миррой бродили по дорожкам сада.

Сергей был такой же заядлый спортсмен, как и она сама. Открытие нового стадиона было для них обоих событием и настоящим праздником.

Но, как назло, с вечера небо покрылось тучами. Выглянув в окно, Гуля сказала Сергею:

— Хоть бы за ночь прояснилась погода! А то весь праздник пропал!

Ночь была тихая, тёмная, влажная. Акация за окном стояла, не шелестя ни одной веткой. В комнате было душно.

Проснувшись среди ночи, Гуля подумала: «Наверно, собирается гроза. Скорей бы уж! Дышать нечем».

И в самом деле, сквозь сон до неё донеслись какие-то гулкие отдалённые удары, похожие на раскаты грома.

Рано утром Гулю разбудили мама и Сергей. Оба они были уже совсем одеты.

— Который час? — спросила Гуля. — Разве нам пора?

— Пора, Гулюшка, — сказала мама. — Пора. Одевайся скорее.

Гуля посмотрела на них обоих внимательно и по их озабоченным, необычно суровым лицам поняла: что-то случилось.

— Что случилось? — спросила она.

Торопливо, скупыми и беглыми словами ей рассказали всё. Едва только стало рассветать, немецкие бомбардировщики сбросили на киевские пригороды свой страшный груз. Горит аэродром на Соло́менке, горит Пост-Волынский.

— Значит, это была не гроза, — сказала Гуля. — Значит, это война!

И только тут, произнеся это слово, Гуля со всей ясностью поняла, что с прежней счастливой и мирной жизнью надолго покончено, что в страну ворвался жестокий враг и он уже здесь — над самым городом.

— Ну, я пошёл, — сообщил Сергей и взял свою кепку, будто собираясь в институт, на лекцию.

— В военкомат? — спросила Гуля.

Сергей кивнул головой и, поцеловав её, вышел.

— Надо, наверно, собрать ему вещи, — предложила растерянно мама. — А что берут с собой в армию?

— Самое простое, — ответила Гуля. — Смену белья, полотенце… Кажется, ложку.

— Ой, лишенько! — запричитала Фрося, услышав об этих сборах.

Но Гуля посмотрела на неё строго и укоризненно.

— Что ты, Фрося! — сказала она. — Разве у нас есть время плакать?

И Фрося послушно утёрла слёзы.

В полдень все три женщины прильнули к чёрному диску репродуктора, и Гуля услышала правительственное сообщение, в каждом слове которого звучали гнев и решимость.

Гуля слушала, боясь пропустить хоть одно слово, а когда голос в репродукторе произнёс торжественные и простые слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами», ей показалось, что только этих слов она и ждала.

Теперь уж ничто не страшно. Трудиться сверх сил, воевать, терпеть все невзгоды, которые пошлёт война.

Дело наше правое. Мы победим.

Гуля посмотрела на мать и на Фросю. Их лица были торжественны и спокойны.

Ёжик

Поздней ночью, пробираясь во мраке по пустынным улицам, Гуля с матерью уходила из родного города. Киев, оглушённый, насторожившийся, словно к чему-то прислушивался. Только что отзвучал отбой воздушной тревоги. Нужно было торопиться, чтобы до новой тревоги успеть на поезд. Через час далеко на восток уходил эшелон Украинской Академии наук. С этим эшелоном уезжала и Гуля.

В руке она несла небольшой чемодан. Там лежали крошечные кофточки, распашонки, маленькие